 СТИХИ
Дмитрий Чурсин
Хокку
Муха
Муха сидит на подоконнике,
Она жмурится и нежится.
Сегодня теплое солнце.
Ура
Иду на урок,
Буду смотреть клетки лука через микроскоп.
Ура.
Анна Десницкая
* * *
Была осень и падали капли на лоб,
И, как книги, горели последние листья,
И деревья свои многопалые руки
Разбросали по небу, и птицы кричали,
Пробуждая во мне пустоту и тоску.
Невыраженное горе
Хотелось выразить чувства в стихах,
Но не писало перо.
Хотелось чувства выразить в рисунке,
Но карандаш сломался.
Хотелось взять кисть, по полотну мазнуть,
Но краска засохла.
Так и осталось горе в глубинах души.
* * *
Он улыбнулся.
Глаза засияли.
Но не для меня.
Предсмертные стихи Винни Пуха
Я умру, и на моей могилке
Не поставят даже скромного креста.
В голове моей — одни опилки,
Но я знаю — это неспроста.
Были и у Пушкина опилки,
Был Толстой опилками набит.
Гении — опилок-то копилки.
Кто сказал, что Винни не велик?!
Дарья Десницкая
Музыка
Ах, музыка!
Как много ты для меня значишь!
И звук скрипки мелодичный,
И золотистый голос фортепиано,
Как вас люблю я!
И вот, играю я на скрипке,
И слышу голос беспрерывный.
Он мелодичный, золотистый!
И я им восхищаюсь!
Но вот пора кончать!
А мне всё хочется играть!
Ну что же делать?
Ведь скрипке тоже нужен отдых!
Пушкин
Как много в Пушкине стихов!
Люблю я их как маму!
И я читаю их,
Ну просто беспрерывно!
Щенок
Сколько снегу!
Сколько грязи !
Просто ужас!
Вон щенок идет;
Бедняжка!
Он промок,
Возьмем домой!
Пошли!
Дарья Крапивина (г. Екатеринбург)
Лирика
У меня нога болит:
Утро, день и ночь.
Мама тихо говорит:
"Подрастаешь, дочь".
Не могу никак понять,
Я зачем расту?
Чтобы сказки сочинять
И прыгать в высоту!
* * *
У меня есть мама, папа и брат.
Я очень их всех люблю.
А на Балканах взрывы гремят —
Там кто-то ведет войну.
Рвутся бомбы, горят мосты
И люди оттуда бегут —
Мне снятся какие-то страшные сны,
Про то, как мой дом взорвут.
Все мне твердят, что война далеко
И к нам она не придет.
А я не могу спать все равно,
Вдруг прилетит самолет...
* * *
Взрывы в Москве прогремели —
Везде про них говорят,
А я мальчишку жалею,
Который был, как мой брат.
Он был малышом двухлетним
И радовал всех родных.
Сейчас только лишь на кассете
Остался тот мальчик жив.
* * *
Я раньше сочиняла
Без разных там хлопот:
Ко мне стихи летели
И в голову, и в рот.
Потом мне мама стала
Рассказывать про рифмы...
Стихи сразу попрятались,
Умолкли и затихли.
Когда же разъяснили
Про ритм и про размер...
Стихи меня забыли —
Покинули в момент.
Наверно, это нужно —
Размеры изучать,
Но мне пока что девять,
Могу и подождать.
* * *
Вот и весна настала,
И под ногами лужи.
Я в школе так устала,
Что мне никто не нужен.
Читаем мы и пишем,
Решаем все подряд.
Как жалко, что нельзя вернуть
Любимый детский сад.
 ПРОЗА
Петр Батуринцев
Место в жизни
На ВДНХ сегодня было очень людно — выходные как-никак.
Погода стояла относительно нормальная. Я осмотрел пару па-
вильонов и направился к выходу. Хорошо, что построили новую
трамвайную линию, поближе к главному входу, теперь ходьбы
меньше. Но все же приходится проходить под этой сомнительной
аркой. Я прошел через какой-то бурлящий торговый ряд и,
споткнувшись, оказался на остановке. Теперь оставалось толь-
ко ждать. 11-й здесь ходит не часто. Как назло, народу мно-
го, да некоторые еще и с коробками — кошмар. И все начисто
игнорируют 17-й и 14-й маршруты...
Но вот на повороте показался желтый корпус трамвая. Тот
приветливо прозвенел зазевавшемуся мужчине и двинулся в нашу
сторону.
Зрение у меня странное: когда вижу почти отчетливо, а
когда все плывет. Сегодня я видел паршиво, но вскоре разгля-
дел над кабиной водителя выцветшую и расплывчатую цифру 11.
К счастью, я успел войти в открывшиеся двери третьим,
предварительно оттеснив нагловатую старушку... Все, сел. На-
род постепенно набился в ставший тесным трамвай. Такое чув-
ство, что сейчас лопнет, но нет. Двери закрылись, оставив
снаружи ту нагловатую старушку и еще кого-то.
Передо мной сидел мужчина. Лет тридцати, в синей куртке
и без шапки. Странная порода людей, выглядит как довольно
состоятельный человек, а ездит в трамвае.
Мне повезло, я сел около передней двери, все старушки,
войдя, продвигаются к центру вагона...
Видимо, не все.
Среди толпы и давки мелькнуло сиреневое пальто. Его об-
ладатель быстро и как-то свободно продвигался вперед. Снача-
ла, я подумал, что это контролер и уже готовился достать
"единый", но это было хуже. Через несколько мгновений ста-
рушка оказалась около меня. Я бы не сказал, что это была
старушка, скорее, ее можно было бы назвать человеком доволь-
но пожилого возраста — больше шестидесяти я бы ей не дал. На
ней была темная, рыжеватая шапка, сиреневое пальто. Своими
черными, глубоко посаженными глазами она смотрела... нет, не
на меня, на сидящего впереди мужчину. Тот окинул взглядом
старушку и, прошуршав курткой, с досадой уступил ей место.
Старушка села без оговорок и благодарностей, сохраняя хмурое
состояние лица. Вдруг она расцвела в улыбке и еще раз ехидно
посмотрела на мужчину.
— Я сразу заметила, у вас добрые глаза. Вы наш, молодой
человек, вы наш, — изрекла она и добавила, — вы наш, за вами
придут, ждите!
— Да, да, да, — со вздохом ответил мужчина.
Но старуха не отставала:
— Вы наш, как вас зовут, какой у вас адрес?..
Мужчина отговаривался, как только мог вежливо. В конце
концов он, не выдержав напора старушки, выскочил в закрываю-
щуюся дверь. Достигнув тротуара, он вытянул руку.
Народу в вагоне поубавилось: теперь можно было спокойно
ходить по вагону, чем и воспользовалась контролерша. Я пока-
зал ей "единый" и начал глядеть в окно. Мужчина остановил
фиолетовую девятку с номером 296 АХР... Я часто смотрю на
номера машин, в надежде обнаружить интересные слова из трех
букв...
Мои ожидания оправдались: вероятно, мужчина был состоя-
тельный и решил прокатиться на трамвае, но, познакомившись с
его повседневными пассажирами, решил тормознуть машину.
"Девятка" обогнала нас на перекрестке...
— Эх! — вздохнула старушка, провожая взглядом машину.
Я долго думал, что означали эти слова. Наверняка какая-
нибудь верующая, ну да ладно.
Трамвай ехал хорошо, регулярно делая остановки и выпус-
кая свой живой груз. Людей становилось все меньше и меньше.
Мы проехали мост, 1-ю Прогонную улицу и уже приближались к
Преображенской площади. Кошмарное место, стоять можно по
пятнадцать минут...
Остановились еще на повороте. Езжу я здесь часто и мес-
та эти знаю хорошо. Перед нами, наверное, около двух трамва-
ев, а больше, чем полтора, за раз эту дорогу не пересекут...
Простояли мы минут десять, но все же! Трамвай задребез-
жал, преодолевая бесконечные стрелки и перекрестки. Посере-
дине площади движение было ограничено — авария. О том, что
разбилась "девятка", можно было судить только сзади. Спереди
железо было помято и исковеркано, мотор в салоне, двери от-
пилены, а по бокам два бугристых покрасневших покрывала.
Из-под одного торчал синий рукав. Номер машины был вмят в
остатки корпуса, и я разглядел только буквы: АХР...
— Молодой человек, — послышалось сверху.
Я задрал голову и уступил место.
— Вы наш, молодой человек, вы наш! За вами придут…
|
Колобки
Всем знакомый сферический герой русских сказок лежал на
своем излюбленном пеньке и думал. Нет, не о том, от кого он
ушел и из чего он сделан, а о том, кто сейчас придет и что
из него сделает. Солнце светило ярко, но Колобок его не
видел. Оно почти не просвечивало сквозь ветвистый ельник.
Вскоре сзади послышалось шуршание прошлогодних листьев
и потрескивание палок, какое можно услышать, если наступить
на них или кинуть в камин. Колобок приподнял голову, точнее,
тело, — и увидел. К нему подкатился его товарищ по парте и
по несчастью.
— Ах, вот ты где, рыло твое полусферическое! Долго же я
тебя искал…
— Но ты же сам заранее сказал мне, где встречаться…
— Ну ладно, хватит отговариваться, язык завяжется.
В кустах снова послышалось какое-то шуршание. К пеньку
подбежал большой серый волк. Он сел на задние лапы и превра-
тился в румяного желтоватого колобка. Озарив своих товарищей
лучезарной улыбкой, он тоже заскочил на пенек и, по образу и
подобию мячика, немного на нем попрыгал.
— Ну что, други-товарищи, давно сидим?
— Нет, совсем недавно, — заметил первый колобок.
— Да, совсем, — добавил второй.
— И что вы здесь нашли? Комары кусаются как люди.
Совсем уж затылок чешется, хоть вешайся на первом суку!
— И вправду, — измученным голосом подтвердил второй. —
- Покатились-ка отсюда, а, пацаны?
Все трое, похожие на яблоки, скатились с пеньков и по-
прыгали в сторону поляны. Той поляны, где всегда собиралась
колобковская община… А прыгали они высоко, метра на полтора
вверх. И вот, колобок №1 решил выпендриться и выпендрился-
таки так, что застрял в ветвях какой-то колоссально наглова-
той ели.
— Ну все, — сказал №3, завалившись на затылок.
— Ну ничего, — заметил №2, — ворона клюнет, само отва-
лится.
— Но-но, ребята! Я не хочу, чтобы ворона клюнула! — от-
чаянно завизжал №1. — Выньте меня отсюда!
Два колобка (№2 и №3) переглянулись. №1 воткнулся и
завис в ветках метра на два с половиной.
— Я допрыгну! — гордо сказал третий.
— Да что там, пустяки! Я тоже! — не упустил случая по-
хвастаться второй.
— Да нет, я выше!
— Да ты что, шарик?
— Я такой же кубик, как и ты ромбик!
— Да что там…
Оба напряглись, попрыгали на одном месте и выпендри-
лись-таки. №3 благополучно приземлился на шишки, заработав
себе сотрясение среднего мозга, а №2 благополучно остался
висеть в тех же ветках.
— Да-а-а?! — протянул третий, поглядывая на тех, что
сверху (сотрясение его единственного мозга как-то быстро
прошло). — И что мне с вами, лопухами, делать? Под вами хоть
костер разжигай да булки копти.
— Не на-а-а-до, — раздалось жалобное сверху.
№3 вспомнил, что он не просто колобок, а еще и перевер-
тыш. Он немного покрутился и превратил себя в большого серо-
го волка (я совсем позабыл сказать читателю, что волк был
такой же наружности, как и колобок: тоже лысый и гладкий).
Волк встал на задние лапы и в первом же прыжке схватил зуба-
ми ветку ели, на которой преспокойно висели наши герои. Но
не тут-то было: они не свалились. Ветка начала прогибаться
под тяжестью волка.
Наконец, достигнув земли, он укололся одним местом и
отпустил ветку. Та упруго изогнулась, приняв прежнее положе-
ние, а колобки №1 и №2 со свистом скрылись где-то вдали.
№3 посмотрел в небеса сквозь какие-то узкие щелки, но
товарищи не появлялись.
Константин Соловьев (г.Одесса)
Компьютер
В среду твой компьютер заболеет. Придя из института, ты
забросишь в дальний угол старый потрепанный портфель и ся-
дешь возле него, всматриваясь в мертвый черный экран и ожи-
дая неизвестно чего. Ты вспомнишь тот день, когда впервые
увидел его — большой, загадочный, белый и гордый, упакован-
ный в несколько коричневых коробок, перетянутых изолентой.
Тогда, три года назад, т ы в восхищении присаживался возле
этих коробок и ощупывал дрожащими от волнения руками сухой
гладкий картон, не глядя перелистывал пестрые книжицы с ан-
глийскими буквами. Помнишь, что ты чувствовал, когда засвет-
ился экран? Нет, ты не сразу смог прикоснуться пальцами к
клавиатуре, ты сидел возле мастера и большими детскими гла-
зами наблюдал за его манипуляциями, слушал странные и зага-
дочные слова. А потом тебе позволили прикоснуться к нему,
подвигать мышью. Ты был в восторге... Но не надо об этом.
Бессмысленно ругнувшись витиеватым матом, который
страшно звучит в пустоте большой комнаты, ты выудишь помятую
дешевую сигарету и выйдешь на балкон. Ты почувствуешь, что
твоя жизнь меняется.
Будет весна. Та самая одесская весна, которая наполняет
все тело бунтующей сладостной солнечно-зеленой дрожью и пе-
нием первых птиц. Каждый год ты рвался подальше от города,
от людей, ты бродил, будто пьяный, по безлюдным солнечным
полянам и пил этот райский воздух, тебе хотелось взбунто-
ваться и уехать далеко-далеко... Эта весна уже не та. Глядя
на покачивающиеся под тобой зеленые, впитавшие в себя всю
силу молодой весны, листья орешника, ты впервые вспомнишь,
сколько тебе лет и подумаешь, что, пожалуй, ты уже стар.
Плюнув на теплый шифер соседского балкона, ты вернешься
обратно в комнату и, случайно наткнувшись взглядом на злую
непроглядную темень монитора, рухнешь без сил в кресло и
включишь наглый шумный телевизор, который не можешь терпеть.
Вечером приедет уставший отец. Погрузив на заднее си-
денье "Жигулей" беспомощный и потерявший от такой фамильяр-
ности всю гордость компьютер, вы поедете в город, к мастеру.
Будет темнеть и знакомые одесские улочки превратятся в длин-
ных черных змей, злых и угрожающих. Машина будет петлять в
правильном параллельно-перпендикулярном лабиринте бетонного
города, а ты будешь немигающим взглядом провожать пролетаю-
щие в окне размытые сиреневые звезды фонарей и придерживать
на резких поворотах небольшой белый ящик, который занял в
твоей жизни гораздо больше места, чем ты мог себе предста-
вить.
Отец позвонит в дверь, а ты будешь стоять рядом и дер-
жать на руках компьютер. Дверь откроется и на пороге появит-
ся человек. — Вы? Ну да, конечно, ждал. Давайте его сюда.
Да нет, не через порог... Вот так, чудесно... Позвоните мне
завтра. Да-да, в шесть...
Вы поедете домой и всю дорогу в машине будет стоять
тишина — неожиданно выясниться, что вам не о чем разговари-
вать.
На следующий день ты заболеешь. У тебя расстроиться
гитара и ты, злой как черт, будешь весь день смотреть теле-
визор и перечитывать набившие оскомину книги. Ты захочешь
курить, но насморк и боль в горле не дадут тебе сделать и
затяжки. Ты захочешь пива, но твои деньги кончатся за день
до этого. Ты захочешь поговорить с друзьями, но они будут
заняты.
Тоска из зеленой станет черной, скука превратиться в
транс, весь день ты будешь в отрешенном состоянии лежать на
диване и, наконец, почувствуешь, что сходишь с ума. Так про-
должаться не может.
В пятницу ты пойдешь в клуб, но друзья встретят тебя
отвлеченным рукопожатием и парой пустых слов. Раньше все
было иначе. Ты почувствуешь досаду.
В этот день ты напьешься и, когда на низком одесском
небе загорятся первые звезды, шатаясь, подойдешь к руководи-
телю и скажешь:
— Вы знаете... я прочел вашу книгу. Я согласен с ней.
Рано или поздно ученики предают Учителя... Они ведь не пони-
мают... ну да что я... Потом они сами становятся Учителями и
их ученики предают их... У нас здесь то же самое, вы не на-
ходите?.. Рано или поздно... Впрочем, это не важно...
Руководитель начнет тебе что-то говорить, но ты не бу-
дешь его слышать — опершись на рассыпающуюся стену, ты пус-
тым остекленевшим взглядом будешь изучать оранжевые трещины
штукатурки и серые лысины бетона под ней. Это ведь так ужас-
но — когда штукатурка, пролежавшая на стене столько лет,
начинает отпадать...
Утром ты проснешься слабым и теплым, тебе захочется
опохмелиться и махнуть с друзьями за город — в Лески или за
Черноморку. Но потом ты вспомнишь, что у тебя нет друзей,
умоешься и без аппетита съешь завтрак. Плохое настроение
будет держаться всю неделю. А через восемь дней привезут
компьютер и ты подумаешь, что все, верно, не так уж и
плохо...
Полина Канюкова
Небо
Каждый когда-нибудь хотел побывать на небе. А как там?
Ты действительно уверен, что там здорово, что там светлое
солнце, что там мягкие облака? А представь, что найдешь там
жуткий серый бетонный потолок с растрескавшейся штукатур-
кой... и он будет покрыт мерзкими холодными каплями — кон-
денсацией земного дыхания.
И оно будет давить на тебя своей громадной серой мас-
сой, и ты не выдержишь и закричишь, но никто тебя не услыш-
ит. И ты будешь стоять рядом с небом на стремянке своих фан-
тазий, стоять на пронизывающем ветру.
И ты замерзнешь, когда, наконец, наступит момент — и
небо упадет на тебя. Твой мозг, твои мысли, твоя жизнь будут
раздавлены этим жутким небом, которого ты никогда не видел и
которое не может существовать. И тогда ты вспомнишь свои мы-
сли о свете и доброте и вновь закричишь, и вновь тебя никто
не услышит. И твой крик будет метаться под страшным падающим
куполом еще долго... и он будет звучать в твоих кошмарных
снах.
Я помню
Я лежу на дне болота и пою старинные песни. Я смотрю
сквозь толщу мутной воды на медленно проплывающую ряску.
Когда-то я точно так же мог лежать и смотреть на проплываю-
щие облака... Когда-то...
Я — душа, чудом не оторвавшаяся от тела после его физи-
ческой кончины. Я просто сгусток энергии, оставшийся привя-
занным к своей прежней оболочке. Иногда, по ночам, я скучаю,
и тогда я вылезаю на берег и свечусь голубоватым пламенем.
Люди боятся меня. Я помню времена, когда это болото еще было
озером с несколькими островками. Я помню. Помню.
Родители активно пытались загнать меня-прежнего, малы-
ша, в воду. Я не любил воду, я боялся воды. А они не понима-
ли этого и заставляли меня брызгаться и плескаться, носиться
по воде вместе с другими малышами. А я не хотел, я ненавидел
мокрую холодную бяку, плескавшуюся у моих ног.
Я помню.
Когда я подрос, вся соседская ребятня пыталась научить
меня плавать. А я не хотел, но меня обзывали трусом, и я де-
лал вид, что плаваю, хотя это было так тяжело...
Я помню.
Спустя годы я вновь оказался здесь с компанией веселых
парней и красивых девушек. Парни ныряли под их аплодисменты,
а я сидел один на берегу.
— А ты что сидишь? — обратилась ко мне подружка
меня-прежнего. — Ты что, не умеешь нырять? Ребята тебя нау-
чат!
И она поволокла меня за руку в воду — в холодную серую
массу.
— Это просто. Смотри, — учили меня. — Вдох-выдох.
Вдох-выдох. Сосредоточься.
Я попробовал. Вдох-выдох. Вдо—выдох. Я нырнул.
Прошла пара минут.
— А говорил, что не умеет нырять, — восхищенно прошеп-
тал один из парней.
Минуты шли. Одна девушка вдруг истерически завизжала:
— Он нырнул на выдохе!
Мое тело они не нашли.
Я помню...
Помню, хотя озеро уже давно заросло и превратилось в
болото. Помню. Помню потому, что они, мои бывшие мучители,
достигли своей цели. Я люблю воду.
Я люблю смотреть сквозь толщу мутной воды на медленно
проплывающую ряску... Я лежу на дне болота и пою старинные
песни.
Алексей Соколов
Степени увлеченности
Елизавета Карловна постучала карандашом по лежащему на
столе оргстеклу.
— К делу, товарищи, к делу!
Она всегда говорила именно так: "товарищи", и у всех в
тот же миг на душу ложился тяжелый камень, громадный кусок
скалы. Нет, подчиненные Елизаветы Карловны, собравшиеся в
этот раз в ее кабинете на "пятиминутку", вовсе не были ярыми
ненавистниками данного обращения.
Просто каждый из них точно знал, что последует вслед за
ним.
— Вот теперь пускай выступит Саша, — продолжала тем
временем Елизавета Карловна. — Мне давно хотелось послушать,
как у нас завозят кирпич.
— К-какой кирпич? — привстав с кресла, спросил Саша,
начальник отдела снабжения. Про кирпич он и слыхом не слыхи-
вал. — Вы же не...
— Какой кирпич, — тихим, замогильным голосом с интона-
цией какой-то мечтательности сказала директорша. — Какой
кирпич, — и вдруг с силой ударила кулаком по столу. — КАКОЙ
КИРПИЧ!! Ах ты, скотина педальная! Ах, саботажник! Строи-
тельство через месяц начнется, а он кирпич не купил!
Ах ты...
— Но я же, — залепетал Саша. — Ведь не было же указа-
ний!
— А я что, всем указывать вам должна!! Всем мордой ты-
кать!! Сам бы мог допереть, вместо того чтоб вечерами по ба-
рам шататься!!..
И тут Елизавета Карловна ввернула такой оборот, что су-
мел бы вогнать в краску бывалого мичмана. Она очень любила
подобные обороты.
Стас сидел в самом углу и смотрел на все это немигающим
взглядом. Смотрел и видел. Видел, как вновь, в сотый раз на-
чинает свою шарманку старая стерва. Как вновь кабинет и
весь корпус трясутся от брани, а подчиненные виноваты в
том, что тратили вечера на себя, а не на работу.
Она была одинока и всегда приходила в институт первой.
Уже в семь ее можно было застать в кабинете. Уходила она по-
зже восьми вечера и, мало того, заставляла сидеть до того же
срока всех остальных, даже тех, кто состоял на полставки.
Если кто-то являлся на рабочее место позднее половины
восьмого, и об этом становилось известно директору, началь-
ник режима не выходил из кабинета часами, внимая ругатель-
ствам, не подобающим даже ассенизатору.
Впрочем, что там начальник режима — военный, привычный.
А вот Лиля из восьмого отдела посидела так, а потом пошла и
наглоталась таблеток. На похороны почти никто не явился. По-
хороны были в рабочий день, и Елизавета никого не отпустила,
да и денег не дала. Зачем тратить на людей то, что потом
можно с лихвою потратить на созидание?
По вечерам она звонила руководителям отделов и говори-
ла о плане на завтра порой до двенадцати, а то и до часу.
— Лена!! Справки!! — взвизгнул голос Елизаветы Карлов-
ны, полоснув по микрофону испуганного селектора.
Стас сидел в углу и чувствовал, что только он один,
только он знает, что надо делать. Да и кто же кроме него,
наблюдавшего каждый день за ее поведением? Кто же, как не
он, может, способен, а, главное, готов.
Все остальные трусы, все остальные боятся, все осталь-
ные не знают, и только он, только он...
Оставшись одна Елизавета Карловна, просидела в кресле
недолго. Дел не было. За прошлую ночь она все подсчитала,
все проверила, все приготовила.
Пришлось даже считать за начальников отделов, ведь кто
же, как не она, доподлинно знает, где у них там ошибка. Точ-
но то же и с заводом. Какое там ОТК! Кроме нее, в этих уро-
дах-мастерах, никто и не разбирается, так что заметить брак
вовсе не просто.
— Ничего, — сказала она будто бы самой себе. — Ничего,
я вам вдолблю любовь к своему делу.
С этими словами она поднялась и направилась инспектиро-
вать корпус. Это было последней стадией, когда больше дел не
оставалось совсем и приходилось позорно бездельничать.
Елизавета закрыла свой кабинет, прошла по коридору,
свернула налево и оказалась в совершенно не освещенном за-
кутке, где не было даже намека на лампочку.
— Вот скоты, опять украли! Ну, я им покажу!
Она повернулась было назад, дабы вернуться в кабинет и
устроить разнос заведующему хозчастью, но тут кто-то с силой
ударил ее по голове.
Ночь, гладкие, холодные стены, лампочка над потолком.
Все давно уже спят: и подследственные в СИЗО, и следователи.
Первым дали отбой, а вторые никогда не работают после шести,
им за это не платят.
Исключение составляет этот, страдающий вовсе не за зар-
плату и не уставший от круглосуточных разговоров. Он лишь
разгорелся, разошелся и теперь собирается с новыми силами.
Стас сидит перед ним и глупо улыбается.
— Ты мне признаешься, сволочь!! Слышишь? Признаешься!!
Ты ее убил!! Ты!! Ты у меня сядешь, ты у меня под вышку
пойдешь!! Отвечай, скотина, отвечай!!
Стас сидит перед ним и глупо улыбается. |
СТИХИ
Вера Павлова
* * *
Пахнет дорога снегом,
Запах — как мед густой.
С терпким прощаясь летом,
Небо горит звездой.
Луч золотой и липкий
Бьется о твердь земли,
Тают в глазах улыбки,
Ждут зимы корабли.
Осени здесь не будет,
Клевером пахнет снег.
Только в душе взлетает
Пенная радость вверх.
* * *
Сегодня ночь не торопилась уходить,
И ярче выделялась жизни нить
Стучащей жилкой на виске.
Шурша, в реке плыла луна,
И поднималась боль со дна,
Чтобы осесть в песке.
Звеня пригоршней мелких звезд,
Ночь тихо предложила тост,
Давя наш бунт в ростке.
И с тишиной смешалась боль,
И старым шрамом стала роль
На скомканном листке.
* * *
Я не помню тех слов, что поют пустыри,
Как не помню я свет запоздалой зари,
Как не помню дождя над прозрачной рекой,
Как не помню тяжелых обид за спиной.
Пусть другим свои песни несут пустыри,
И другие пусть рвутся вставать за рули.
Я не помню тяжелых обид за спиной —
Дождь их сбросил однажды властной рукой.
И с тех пор я не помню слова пустырей,
И не помню, чем манят рули кораблей,
Как не помню другого дождя над рекой.
Дождь всегда был такой. И только такой.
* * *
У нас в саду опять шумит крапива,
И вишни заслоняют небеса,
И по ночам бывает тихо-тихо,
Как будто начинается гроза.
У нас бывают радуги и звезды,
У нас бывает колокольный звон,
И дни текут размеренно и просто.
К нам даже не приходит почтальон.
* * *
Размышленья о смысле жизни
И бесцельности бытия
Настигают в московской квартире,
Где лишь автор книги, да я.
А когда над деревней месяц
Неестественно-яркий прибит,
И над лесом закат алеет,
И одна лишь звезда горит,
И когда над моей головою
Кучевые плывут облака,
То я знаю — Бог над землею,
И печаль, и радость легка.
* * *
Я слышу только голос твой.
Слова разлуки повторяя,
За безразличной пустотой
Звучит он как струна больная.
И замирая в тишине,
И прерываясь от рыданья,
Ты что-то шепчешь о судьбе
И безысходности страданья.
И воск стекает со свечи,
Почти не обжигая руки,
И в полной тишине звучит
Твой голос — выразитель муки.
Трепещет хилый огонек,
А за окном шумит ненастье.
Твой голос все-таки далек,
Надежды оставляя счастью.
Полина Канюкова
Война
Черные губы на белом лице
Смотрятся злой канвой.
Лезвием пляшет нож на рубце,
Кровь обращая золой.
Черные башни в небо глядят
На фоне седых облаков,
Злые вороны на крышах галдят,
Не видя черных замков.
Белые факелы строем идут
По узким улицам в ряд.
Первые быстро, без боли умрут,
Последние долго горят...
Блики времен по стенам бегут,
Не замедляя ход.
Да, они никогда не уснут,
А для многих — последний восход...
Кровь потоками быстро бежит
Вниз, из города прочь!
Вон человек — он навзничь лежит,
Невидяще глядя в ночь.
Черная кровь на белом снегу
Лежит как на шелке канва.
Я, задыхаясь, из сна бегу.
...Страшное слово — "война".
СКАЗКИ
Михаил Дронин
Крокодил
Жил-был крокодил. Хорошо жил, не тужил. Но уж очень он
был злой и всех ел.
Однажды мимо реки, где жил крокодил, проезжал король со
своей охраной. Крокодил съел короля и охрану, а потом у него
случилось несварение желудка и он умер.
Татьяна Сванидзе
Чемодан
Жил-был Чемодан из кожи, такой большой, красивый...
Никто никуда давно уже не уезжал, и Чемодану стало
скучно. Он решил пойти куда глаза глядят, может, он кому и
понадобится.
Вот шел он мимо таза с водой, а рядом висят вещи на ве-
шалке: рубашки, брюки, майки, носки и т.д., и т.п. Вдруг ру-
башка вскрикнула:
— Добрый молодец-Чемодан, спаси меня от грубой воды и
вешалки!
— Как же я спасу тебя, я такой низкий, я не смогу до-
стать до веревки, — сказал Чемодан.
Но тут он увидел длинные колготы и чулки и решил взо-
браться по ним на веревку.
— Извините, достопочтимые колготы, нельзя ли мне про-
ползти по вам наверх? — спросил чемодан.
— Пожалуйста, но тогда вы освободите и нас, и всех.
— Хорошо, я согласен, — ответил Чемодан.
Тут он пополз по колготам, взобрался на веревку и осво-
бодил всех. Спрятал в свое отделение и ушел.
А хозяйка не очень-то и расстроилась по этому поводу.
Ну а вещи стали жить-поживать да порошка "Tide" нажи-
вать.
Эмин Мамишов
Пистолет
Жил-был Пистолет, он был меткий, когда был молод. Но
вот он состарился и стал стрелять в кого попало. Люди решили
сдать его в металлолом. Пистолет начал стрелять и в своего
хозяина. Семье хозяина этот Пистолет надоел, и они пошли
сдавать его в металлолом.
Пистолета принесли. Его уже хотели разобрать, но покро-
вительница металла превратила самого хозяина и его семью в
пули. Она омолодила Пистолет, смазала его маслом. И Пистолет
стал жить себе поживать да пульками стрелять.
Мария Данилина
Мышь
Жила-была девочка. Было у нее корытце. Однажды она по-
шла в поле и увидела синюю зарю. Пошла домой и увидела на
лавочке старушку. Подошла девочка — и старушки не стало.
На следующий день пошла она в лес и увидела красную
зарю. Дома увидела на лавочке женщину. Подошла — и той не
стало.
На следующий день у моря увидела она зеленую зарю. При-
шла домой, увидела девочку ее возраста — и не подошла. Та
девочка сказала ей спасибо и решила ее наградить. "Когда бу-
дет опасность, — сказала она, — ты превратишься в мышь".
И однажды девочка испугалась и навсегда осталась мышью.
И стала жить счастливо среди крыс и мышей.
Александр Плетнев
Пуговица
Жила-была старушка. У нее всего-то была старая шуба.
Однажды достала старушка шубу из чулана и видит — одной пу-
говицы не хватает. Огорчилась, да делать нечего — в темном
чулане больше ничего не нашлось.
А вот как все было. Шуба была волшебная. Пуговицу же
отъела моль. Упав, пуговица очнулась и сказала:
— О, где это я? Как я сюда попала? А! Я кое-что пони-
маю. Я отвалилась от шубы!
Но тут ее нашел кот и вытащил из чулана. Коту показа-
лось, что это мышь, и он съел пуговицу.
Так погибла пуговица, не успев ничего сделать.
 ПО-МОЕМУ!
Максим Горбунов (г.Буденновск)
А взрыва не было…
Сегодня, 8 сентября, случился у нас прикол. Кто-то по-
звонил в школу и сказал, что бомба где-то запрятана. Все
всполошились, помчались на улицу. А наш класс не в самой
школе был, а в пристройке, физкультурничали мы… Ну а пока до
нас дошло... В общем пришлось бежать, а позднее стоять под
почти проливным дождем. В одних шортах и футболках. Я и не
подозревал, что в нашей школе столько людей! И уж тем более
не думал, что все они умеют так быстро бегать!
И собралась нас толпа под дождем, так и стояли мы, още-
тинившись зонтиками, рядом со стадионом. Спустя полчаса на-
чалось самое интересное.
Из милиции приехали добрые дяди с собакой и начали
искать эту самую бомбу... Искали они вместе с нашими самыми
отважными учителями — физруками и ОБЖшником. Постепенно и
трудовик подключился, и завхоз, и еще кто-то.
Потом еще скорая помощь подкатила, постояла минут пять
и слиняла. Не найдя ничего более или менее похожего на бом-
бу, дяди успокоились, отпустили собачку погулять, а сами
стояли и болтали со своими помощниками, то есть нашими учи-
телями. Собака носилась по двору школы, а мы стояли и мокли.
Потом отважились сбегать за вещами — ведь большинство наро-
ду, убегая, не захватило портфелей. Спокойно переодевшись,
мы вышли — и как раз под ливень. Пришлось быстренько закуты-
ваться в куртки и плащи.
Нас поспешно отпустили домой. Очень забавно было созер-
цать детишек, сломя голову убегающих от школы, без вещей, в
одних футболочках... Плевали они, что льет дождь, плевали
они, что завтра снова нужно учиться... А еще, наверно, пле-
вали они на оставшиеся в школе вещи. Не каждый же день такое
приключение случается.
Подводя итог всему вышесказанному, замечу лишь одно —
— школу так и не взорвали. Зато в воскресенье всех застави-
ли учиться, чтобы неповадно было "при-ка-лы-вать-ся".
 У КНИЖНОЙ ПОЛКИ
Полина Канюкова
О сборнике «Фантастика-2000»
Какое громкое название! Рука так и тянется схватить. А
стоит ли?
Составители этого сборника утверждают, что стремились
собрать различные направления фантастики в одну книгу. Мне
кажется, им это не удалось.
Рассказы и повести таких известных писателей, как Кир
Булычов, Сергей Лукьяненко, Владимир Васильев, Александр
Громов безусловно на высоте. Порадовали также Эдуард
Геворкян и Сергей Синякин. Мне они неизвестны, однако, гово-
рят, Геворкян весьма популярен, а Синякин, похоже, один из
восходящих писателей. Что ж, флаг ему в руки.
Зато произведения других авторов... не стану врать, не
понравились. «Бабочка и Василиск» Юлия Буркина датирована
1990-м годом. Это в сборнике-то «Фантастика-2000». А корот-
кий рассказ Ал.Силаева «666 способов познать Будду» заканчи-
вается 66-м способом и предложением додумать остальные. При-
чем начинаешь невольно задумываться, что этот рассказ вообще
делает в сборнике «Фантастика-2000»? Рассказ Ал.Золотько
«Анна Каренина-2» — это попытка дописать классику. Неудачная
попытка.
Нельзя не отметить такую рубрику сборника, как
«Размышления». Статья Андрея Синицына и Дмитрия Байкалова
«Ровесники фантастики» описывает периоды развития российской
фантастики. Я думаю, любителям жанра это будет интересно
прочитать. Я, во всяком случае, прочла ее с удовольствием.
Вторая статья в рубрике «Размышления» написана Сергеем Пере-
слегиным. Под названием «Из дебюта в миттельшпиль» кроется
много терминов, непонятных рядовому читателю (к которым при-
числяю и себя).
В общем, особого впечатления «Фантастика-2000» на меня
не произвела. Жаль, что составители не достигли поставленной
цели. Но, как говорится, первый блин комом. Может, сборник
«Фантастика-2001» будет лучше?
 НА ВЕЧНОМ ПРИКОЛЕ.
Фразарий
Из школьных сочинений
Вот идет по тротуару скромная девушка-блудница...
Стоит проблема братоубийства — убийства отцом собствен-
ного сына.
Он хотел повеситься, но обстоятельства сложились против
него.
На этот раз Россия стала его женой.
Аввакум вынул из-за пазухи зажженную свечу...
Говорят учителя:
— Экзамены в этом году будут платными... тьфу, трудны-
ми!
— Наша сборная будет защищать честь школы от соревнова-
ний!
— Хватит издавать биологические крики!
|
